Историки

Просветительская философия истории

[23]

XVIII век — уникальная эпоха в истории русской культуры и философии. Трудно найти период в истории России, в котором столь ярко проявились бы признаки новизны. Одновременно с этим в XVIII столетии можно обнаружить ростки будущих теорий и причины последующих событий. Облик современной России до сих пор во многом определяется тем, что происходило в XVIII веке. Возвращение к прошлому через его понимание имеет двойную задачу: знание прошлого необходимо для понимания настоящего и, в то же время, без знания настоящего невозможно уяснение прошлого. Эта двойная задача исторического исследования впервые была сформулирована в России именно в XVIII веке.

Начало XVIII века было, пожалуй, первой из наиболее интенсивных эпох модернизации России. Русская история начинает осознаваться как необходимая часть всемирно-исторического процесса. С другой стороны, впервые в наиболее выраженной форме Россия начинает противопоставляться Западу. Социально-политические изменения непосредственно сказались и на способах осмысления прошлого. Петровские реформы повлияли не только на быт, но и на сознание русских людей. Часто насильно насаждаемые идеи «регулярства», технократизма, утилитаризма, патернализма дополнялись заинтересованностью правительства в собирании исторических памятников, освещении вопросов современной истории и утверждении историографических изысканий в качестве своеобразного рода

[24]

государственной службы. Крупнейшие русские историки XVIII века были высокопоставленными чиновниками, писали работы по заказу правительства и печатали их на казенные деньги. Инициатива нового отношения к историческому наследию принадлежала государству и в силу этого новый вклад в развитие философии истории внесли именно практики: политики, государственные деятели, юристы. Были и коронованные сочинители истории. Петр I не только интересовался русской историей, но написал предисловие к «Гистории свейской войны» подканцлера П. П. Шафирова (1717). Просвещенная императрица Екатерина II, по собственному выражению, «марала по истории». Философия истории по прежнему в значительной степени зависела от политической ситуации, но уже освободилась от влияния религиозных представлений. Новым в философии истории стал секулярный акцент, признание истории делом человеческим, а не божественным. Секуляризм, вписываясь в программу просветительской философии, привел к новому пониманию истории, характерному для таких просветительских концепций, как естественное право и рационализм. Просветительская установка была реализована и в так называемом риторическом направлении, представленном трудами, М. В. Ломоносова, Ф. А. Эмина, И. П. Елагина. Суда же примыкает и масонская концепция истории, сводившаяся к представлению о мессианизме разума, своим совершенствованием приводящим к прогрессу исторические формы человеческой жизни. Но истинный прогресс совершается только внутри человека. Это путь самосовершенствования. История зависит от внутреннего развития, совершенствования разума, иными словами от самопознания. История, таким образом, есть прежде всего наука человеческого самопознания. Она раскрывает особую внутреннюю реальность — нравственный мир. Такая история учит и наставляет. Выразителем этого взгляда был, в частности, публицист, издатель и общественный

[25]

деятель Николай Иванович Новиков (1744–1818). Значительную роль в становлении просветительской историографии в России сыграли также немецкие историки, служившие в Академии наук в Санкт-Петербурге.

Развитие философии истории в России XVIII века связано с восприятием русскими историками идей естественного права и философского рационализма. Главным итогом такого восприятия было становление науки русской истории, что привело к разработке вопросов теории исторического знания, его форм и структуры. Однако следует подчеркнуть, что в XVIII столетии так и не появилось отдельного труда по философии истории. Философско-исторические искания как правило носили синкретический характер, включались прежде всего в сами исторические сочинения.

Теория естественного права, составляя так называемую «чистую моральную философию», выступала концептуальной основой дисциплин, входивших в «прикладную моральную философию» (этика, экономика, политика). Схожую роль она играла и в исторических исследованиях. Перенося предмет истории в сферу внешних отношений и рассматривая возможность их регулирования, теория естественного права впервые давала возможность научного объяснения исторических событий. Под влиянием естественно-правовой доктрины разрабатывались светские идеи об обществе и государстве. В естественном праве сочетались представления о законах природы, об изначальном, природном состоянии людей с этическими представлениями, а также смешивались естественные законы с нормативными (юридическими, нравственными), предпринималась попытка вывести должное из сущего. К основным естественно-правовым понятиям, включенным в содержание просветительской философии истории, относятся понятия природы и природы человека,

[26]

общей пользы и общей воли, общественного договора и социальных состояний.

Естественное право сближает историю с природой, задает понимание истории по образцу природы, приравнивает исторические события к природным явлениям. Согласно этому подходу история закономерно вытекает из природы, представляет с ней единый процесс. Природа, которую имеет в виду естественное право, соответствует ее пониманию в науке Нового времени, то есть природа предстает как онтологически однородный, обескачественный мир. Перенесение этого представления в социальные дисциплины (историю и юриспруденцию) приводит к аналогичному результату: унифицирует, уравнивает людей (например, перед законом) или признает однотипность поведения действующих в истории лиц (античный грек действовал и размышлял так же, как и современный человек). Теперь гомогенная общественная среда (по аналогии с природой) структурируется законом. Этот закон не обязательно должен быть социологическим, то есть законом самого общества. В начале он должен проявиться как закон все той же природы, как обнаружение ее стихийной силы, организующей социальный порядок. Такую роль для историографии играла теория климата, развиваемая в России Иваном Никитичем Болтиным (1735—1792), выступившим с рядом критических сочинений против французских историков Левека и Леклерка, а также против своего соотечественника князя М. М. Щербатова. Не только климат, с точки зрения Болтина, определяет характер истории народа, но также воспитание народа и правление. Монархию русский историк признавал наиболее естественной и исторически первичной формой правления. Болтин особое внимание уделял установлению «союза деяний и произшествий, причин и их следствий» в исторических событиях. Географический или климатический детерминизм как раз и выступал основой исторического объяснения. Но разные народы живут

[27]

в разных географических условиях, поэтому каждый народ имеет свою неповторимую историю. Знание народа — это прежде всего знание его нравов, которые выступают у Болтина аналогом «человеческой природы». История понимается в первую очередь как история общественных нравов. Определенному этапу исторического развития соответствуют определенные нравы. Народы, находящиеся на одном уровне исторического развития, имеют схожие нравы, следовательно, зная историю одного народа, мы можем реконструировать историю другого. С нравами для своего успешного исполнения должны сообразовываться и законы в государстве.

Существенный момент в понимании Болтиным работы историка составляет требование критики и отбора исторических фактов. Историку следует не только находить новые факты, но прежде всего устанавливать значение уже известных. Важной для работы историка становится проблема согласования субъективно полагаемого значения с объективным статусом факта. В своих критически и полемически заостренных исследованиях Болтин пытался работать на уровне смысла и значения фактов, что позволило ему впервые в русской историографии составить целостное представление об историческом процессе в России. В фактографическом плане Болтин полностью зависел от Татищева.

Василий Никитич Татищев (1686—1750), несомненно, самая крупная фигура в русской историографии XVIII века. Ему принадлежит семитомная «История Российская», составленная на основе редких и несохранившихся до наших дней источников, а также ряд сочинений по географии, экономике, политике и философии, из которых для философии истории представляет интерес «Разговор дву приятелей о пользе науки и училищах». Рассуждая в духе времени, Татищев считал, что начало истории и неизбежность формирования

[28]

человеческого общества обусловлены потребностями человеческой природы, главные из которых — стремление к пользе, удовольствию и спокойствию. На основе «обсчей пользы» естественным путем складывается человеческое общество, оформляющееся посредством договора. Первое из таких сообществ — семья или «супружество», где правом властелина обладает муж. Следующий вид — «родовое сообщество», реализующее «отеческую» форму правления. В других видах сообщества власть выходит за пределы семьи. Одно из них — «единодомовное или хозяйское сообщество», в котором уже происходит разделение на господина и холопа, добровольно на время договора перешедшего в службу. Еще один вид — гражданское сообщество, разделяющееся на три «порядочные» формы правления: демократию («частное собирание хозяев»), аристократию («вельмож или сильных правительство»), монархию («единовластное правление»); и три им противостоящие формы: охлократия, олигархия и тирания. Форма правления зависит от способов ограничение воли, которой изначально, по природе обладает человек. Ограничение воли фиксируется договором. Так возникает власть, главная задача которой — достижение благополучия подданных. Власть заботится о пользе подданных, но основывается она на отчуждении воли или на неволе. Татищев различал три рода неволи: по природе, по своей воли и по принуждению. От рода неволи, то есть от формы отчуждения воли зависит форма государственного правления. То, что воля создает — это не социальная структура, не властная иерархия, а событие, происшествие. История имеет дело с существующими вещами, которые происходят, длятся, иными словами, с происшествиями и событиями. История есть способ развертывания, выражения особой сущности таких длящихся, происходящих, сбывающихся вещей. Это моральная сущность или воля, проявляющаяся вовне. Предмет истории, таким образом, составляют воплощения воли.

[29]

Термин «история» понимается Татищевым как дела, деяния или приключения, охватывающие как человеческие, так и природные (или даже сверхъестественные) происшествия. Такое толкование истории заимствуется Татищевым у популярного в XVIII веке немецкого философа Христиана Вольфа. Деяние в широком смысле означает событие, свершившееся под влиянием какой-либо причины или внешнего воздействия. В татищевской классификации наук история относится к наукам «полезным». Внутри самой исторической науки Татищев предлагает различать историю библейскую. к которой примыкает «история натуралис или естественная»; церковную. куда помимо истории Церкви входят вопросы догматики, чинов и богослужения; гражданскую. рассматривающую человеческие дела с точки зрения их морального значения; и «историю наук и ученых», то есть своеобразную интеллектуальную историю.

С «историей наук и ученых» связана развиваемая Татищевым теория всемирного умопросвещения, разделяющая исторический процесс на этапы «просвясчения ума»: до изобретения письменности, от изобретения письменности до пришествия Христа, от пришествия Христа до «обретения теснения книг» и от изобретения книгопечатания до современности.

Татищеву принадлежит и периодизация русской истории, господствовавшая в исторической науке в течении долгого времени. Схема русской истории в изложении Татищева состояла из четырех периодов: древняя история до 860 года, повествующая о скифах, сарматах и славянах; период от правления Рюрика до нашествия татар в 1238 году; период от нашествия татар до свержения их власти и восстановления монархии Иваном III; период от Ивана III до избрания на царский престол Михаила Федоровича Романова в 1613 году.

Периодизация и классификация истории, приводимые Татищевым, на случайны; они отражают существенное

[30]

для просветительской философии представление о порядке. Прежде всего порядок знаменует строй истины и, соответственно, порядок истории — это истинная форма познания прошлого. Непосредственно с этим согласуется требование упорядочивания фактов. Одной из наиболее распространенных в XVIII веке форм упорядочивания служили словари, компендиумы, энциклопедии. На этом поприще помимо Татищева больших успехов достигли Болтин и Новиков. Здесь факты выстраивались в соответствии со строем и порядком языка, то есть алфавитно. Наиболее адекватной форма энциклопедии или словаря оказалась для «истории наук и ученых», повествующей о достижениях человеческого духа и выступающей прообразом последующих культурологических исследований.

Представление о порядке, переносимое Просвещением на историю, приводит к идее исторической закономерности, структурирующей историю изнутри. В реальном историческом исследовании закономерность, как правило, сводится к поиску причин исторических событий. Болтин разрабатывал концепцию внешнего (географического, климатического) детерминизма. Другой подход был представлен в трудах князя Михаила Михайловича Щербатова (1733—1790), автора «Истории российской с древнейших времен». Щербатову также принадлежат произведения политического, сатирического и утопического характера, в частности памфлет «О повреждении нравов в России», сочетающий историческое исследование с мемуарами и сатирой и утопия «Путешествие в землю Офирскую г. С. шведского дворянина». Следствием распространения идеи исторической закономерности стало формирование представления об историческом факте. Под историческим фактом понимается определенный фрагмент действительности, «положение дел», раскрываемое законом (закон — способ описания фактов, для истории такими фактами являются деяния людей), но

[31]

складывающееся на уровне рассказа, повествования. «Реальность» исторического факта носит вероятностный характер. Щербатов интерпретировал историческую закономерность в категориях причины и следствия, считая вслед за Д. Юмом, которого он цитировал, что историк «восходит до тайных пружин и до притчин сокровенных и выводит наиотдаленнейшие следствия».

Щербатов объяснял исторические события исходя из психологического состояния действующих в истории лиц. Такая история получила название прагматической. Прагматическая историография оперирует психологическими причинами или, точнее, мотивами, то есть аффективно-волевыми состояниями сознания. На основе психологической причинности русский историк пытался раскрыть внутренний детерминизм исторических событий, то есть увидеть в калейдоскопе эмпирических фактов проявление единой и неизменной человеческой природы. Постоянство человеческой природы, с одной стороны, давало возможность познавать исторические происшествия, а с другой, позволяло усматривать многочисленные подобия в истории различных народов и в разные времена. История оказывалась наполненной многочисленными параллелями и скрещениями смыслов событий, пронизанной цитатами из прошедших эпох. Из представления о единстве психофизической, прежде всего нравственной, природы человека вырастало историческое объяснение. В прагматической историографии впервые формулировалась идея исторического знания.

На конкретных исторических примерах человеческая природа раскрывается через нравы и страсти исторического деятеля, руководствующегося в своих поступках не только разумом, но и сердцем. Значение нравов и страстей в истории поясняется понятиями добродетели и порока. Так, добродетели — это нравы, приводящие к укреплению государства, пороки — нравы, повреждающие государство. Однако прагматическая историография не смогла в строгом смысле обозначить

[32]

единую причинно-следственную цепь событий; она лишь указывала на движение чувств, страстей, аффектов, сменяющих друг друга, но друг другу не наследующих.

Помимо прагматической «истории правлений и пороков» Щербатов пропагандировал восходящую к петровским преобразованиям доктрину полицейского государства, предполагающую разумное (отождествляемое в данном случае с государством) регулирование человеческой свободы, и предлагал на этой основе свой утопический вариант лучшего государственного устройства. Сатирический элемент в произведениях Щербатова был вызван сближением и сравнением истории с современностью. Предметом просветительской сатиры также служат нравы и предрассудки, которые посредством высмеивания и посрамления должны быть исправлены. В основе сатирического взгляда на историю лежит убеждение в неизменности человеческой природы, благодаря которой между историческими и современными событиями устанавливается смысловое тождество. Исторические изыскания Щербатова были ориентированы на современность; он хотел знать историю для того, чтобы понимать современную ему Россию, в то время как его непримиримый критик Болтин, напротив, полагал, что для понимания истории необходимо знать народ и страну.

История, согласно естественному праву, имеет опору в природе. Объяснение этого факта дается в так называемой теории состояний, развитию которой были посвящены сочинения Семена Ефимовича Десницкого (ок. 1740–1789), получившего образование в Глазговском университете у А. Смита и Д. Миларда. Прежде всего теория состояний была реакцией на органический взгляд на историю, рассматривающий исторический процесс с точки зрения метафоры возраста: в своей истории народ проходит этапы детства, юности, зрелости и старости.

[33]

В теории состояний проводится различие между ествественным, с одной стороны, и гражданским, культурным, историческим, с другой. «Естественное состояние» дает прообраз некоего до - или пред-исторического состояния. Естественное право устанавливает критерий отделения исторического от вне-исторического. Природа сама по себе истории лишена, но в ней заложен изначальный исторический импульс (будь то разум или естественные потребности и интересы). Специфичность исторического состояния становится заметна лишь тогда, когда ему начинают противопоставлять состояние естественное. Характеристики гражданского состояния выстраиваются по контрасту с описанием состояния естественного. Обычай заменяется законом, грубость — мягкими нравами, страх — безопасностью, своеволие — взаимными обязательствами, невежество — знанием и развитием наук, свободный разум обуздывается правилами познания и обращается к своим собственным истокам.

Основное затруднение теории состояний представляет объяснение перехода к историческому и гражданскому состоянию. Чаще всего переход от одного состояния к другому объясняется договором, который заключают люди. Условие такого гипотетического договора — разум и воля, которыми обладают вступающие в договорные отношения лица. Десницкий же предположил, что существовало своеобразное переходное состояние — варварство, понимаемое им в качестве исторической интерпретации начальных форм гражданственности и сочетающее в себе признаки как естественного, так и исторического состояний. Русский правовед уже не рассматривал естественное состояние как реализацию этических принципов. Естественное состояние не подвергалось им этической оценке, напротив, нравственные константы переносились в историческое состояние, где они выполняли роль идеала, то есть полностью не реализовывались, а были своеобразной целью, к которой шло историческое развитие.

[34]

Благодаря этому Десницкому удалось утвердить метаисторический взгляд, охватывающий историю в ее целостности и выделяющий в истории ряд последовательных, сменяющих друг друга состояний: охотничье, скотоводческое, хлебопашеское и коммерческое. Опираясь на это более дробное членение исторического состояния, Десницкий, используя историко-сравнительный метод, попытался проследить историческое становление и эволюцию семьи, собственности, законодательства, религиозных представлений.

Этическая интерпретация исторических событий, пропагандируемая естественным правом, становится в просветительской историографии одной из основ философского понимания истории. Соответсвенно, Десницкий считал историческое и общественное развитие следствием реализации в индивидах «нравственного чувства» или «нравственного смысла». Обнаружение и приписывание историческим событиям, эпохам и деятелям морального смысла является для русских историков XVIII века одним из способов вывести историю из состояния хронологического летописного рассказа и сделать ее наукой, то есть увидеть в событиях прошлого познаваемый смысл и осознать в событийной последовательности неслучайную причинно-следственную связь. Философская историография XVIII века приходит к осознанию того, что история, имея отношение к эмпирической действительности, тем не менее, не сводится к факту. Смысл фактического не полностью совпадает со смыслом исторического. Историческое «больше» фактического. Обращение к этике должно если и не зафиксировать самостоятельность исторического, то по крайней мере показать его отличие от фактического.

Воздействие естественного права на формирование исторической науки и философии истории дополнялось в рамках просветительского движения идеями философского рационализма. Это означает, что история

[35]

не только следует за природой, но и выступает своеобразной сферой развертывания и реализации разума. Более того, сам процесс познания включает в себя историческую ступень как начальную ступень познания вообще. Познавательный процесс продолжается познанием философским и завершается математическим. Данные идеи, восходящие к учению Х. Вольфа, пропагандировались в первом русском учебнике по философии «Знания, касающиеся вообще до философии, для пользы тех, которые о сей материи чужестранных книг читать не могут», написанном Григорием Николаевичем Тепловым (1717—1779) и опубликованном в Санкт-Петербурге в 1751 году.

Опираясь на установки рационалистической философии Теплов утверждал, что историческое познание есть познание эмпирическое, опытное, единичное, познание фактов или того, что есть и совершается как в материальных, так и в имматериальных субстанциях. Философское познание представляет собой знание разумного основания, математическое — знание величин. Теплов разделяет историческое познание на два вида: «простое» и «осмотрительное». Первый вид познания довольствуется только фиксацией чувственных восприятий, второй — использует для обработки данных чувств разум и с необходимостью приходит к следующим ступеням познания — философскому и математическому.

Тем не менее познание истории не ограничивается только «историческим познанием». История относится к вещам возможным, а значит, может быть исследована философски. Возможным является то, что не есть. не существует, но имеет достаточное (разумное, по крайней мере, логически не противоречивое) основание для своего бытия или причину для своего существования (актуального или только потенциального). Бытие возможного, хотя оно и не доступно чувствам, обнаруживается через доказательство. Способ

[36]

доказательства состоит в обнаружении и демонстрации причины.

Философское познание истории приводит к постулированию особого бытия вещи — исторического. К бытию относятся как действительные (известные и неизвестные), так и возможные вещи. Все вещи имеют свой способ обнаружения в бытии и обладают отличным друг от друга существованием.

«Особное бытие» каждой отдельной вещи можно рассматривать либо со стороны самой вещи, в таком случае говорят о ее субстанции или веществе ; либо со стороны мысли, и тогда говорят о сущности вещи. Рассуждая о сущности вещи Теплов обычно использует выражение «существо вещи ». Сущность можно отделить от вещи только в мысли, в самих же вещах она вечна и неизменна. Сущность в строгом смысле не есть сама вещь, по крайней мере, это вещь лишь со стороны ее мыслимости. Существу вещи соответствует определенное понятие, оно может выражаться только в понятии. В мысли мы имеем дело с вещью со стороны ее бытия.

Близок к пониманию сущности вещи и тот аспект бытия отдельной вещи, который выражается термином «вещество ». Этот термин сохраняет смысл разумного, мыслимого основания вещи, служащего для ее понимания или объяснения, фиксируя в нем два основных смысловых акцента: «для вещи », как основа пребывания, и «для понимания », как основа разумного объяснения. Интерпретация этого термина дает ряд важных для исторической науки понятий. Прежде всего веществу соответствуют реальные свойства, проявляющиеся через качества вещи. Но при этом вещество сохраняет смысл идеальности. Интеллектуальный оттенок вещества схватывается в перцепции. т. е. в своеобразном понимающем восприятии внешних качеств вещи. Теплов берет этот термин в несколько необычном значении, сопоставимым с русским словом «воображение». В целом перцепция для него то же, что «первое

[37]

понятие», связанное как с чувственным восприятием, так и с воображением.

Бытие или пребывание вещей может быть двоякого рода. Вещь может иметь основание своего пребывания или в себе, или в другой вещи. Вещество относится к обоим родам пребывания. В то же время оно состоит из двух частей: образцов и приключений. Образцы — это неизменные и неотчуждаемые единицы, из которых состоит вещество. К образцам в первую очередь относятся телесные свойства, без которых вещество не может быть представимо или мыслимо. Приключение обозначает определенный порядок в бытии вещи. Приключение тоже принадлежит к телу, но может быть изменено «по воле». Приключение можно представить как изменяемые или случайные свойства вещи.

Все пребывающие вещи имеют свой конец, то есть существуют во времени. При этом вещи, имеющие основание своего существования в другой вещи, имеют в этой вещи и свое начало. Для исторической науки значимой оказывается именно эта возможность вещи иметь основание своего бытия в другой вещи, а не в себе, не в своей сущности. Речь идет о несовпадении причины и сущности. Точнее, имеется в виду внешняя, «привнесенная» причина. Рассматривая «последствие продолжения пребывания», Теплов приходит к представлению о переменах, основанных на действии человеческой воли. Вещь, служащая основанием бытия другой вещи, называется причиной. Теплов в этом случае использует слово «вина ».

В рационалистической философии, рассмотренной на примере Теплова, видно, как формируется представление о постижимом разумом временном бытии вещи, имеющей начало или причину своего существования в другой вещи; причем, перемены в порядке бытия такой вещи зависят от человеческой воли и называются приключениями.

Разум, находящий опору в обоснованной

[38]

рационализмом онтологии, не только обращается к особому историческому бытию, но становится способным принимать участие в конкретном историческом исследовании. Однако его роль и его сила в этом исследовании чисто восполняющая: он способен достраивать картину исторических происшествий, воспроизводить упущенные и неизвестные историку факты. Такая деятельность разума обусловлена структурой и порядком самого бытия, а значит, соответствует и строю самой фактической истины.

Своеобразным итогом просветительской философии истории стало творчество Николая Михайловича Карамзина (1766—1826), создателя таких произведений, как «Письма русского путешественника» (1791—1792), «Записка о древней и новой России» (1811) и двенадцатитомной «Истории государства Российского» (1818—1829). В них он вполне ясно сформулировал свои общественно-политические взгляды и философско-исторические пристрастия. Впрочем, более корректно говорить не о философии истории Карамзина, а скорее о его историческом мировоззрении.

К разработке вопросов русской истории Карамзин подходил одновременно и как художник, писатель и как ученый, исследователь. Отсюда и двойная задача в его отношении к истории: внимание к источнику, с одной стороны, и выборка фактов и их стилистическая обработка, с другой. По мнению Карамзина существует три вида истории: «Фукидидова», которую пишет современник, «очевидный свидетель»; «Тацитова», основанная на словесных преданиях; и история, опирающаяся на памятники. Относя свою работу к истории последнего рода, Карамзин считал, что в распоряжении такого историка находится «порядок, ясность, сила и живопись». Однако русский историк отчетливо осознавал, что «история не роман… она изображает действительный мир». Все дело лишь в том, что понимать под этой «действительностью» и как ее достигать.

[39]

Ориентиром для Карамзина в этом плане был Щербатов. Изложение истории оба историка ведут по князьям и царям. Главное для них — дать портрет исторических деятелей, описать «действия и характеры» исторических лиц, представить их «нравственную физиономию». Основным приемом становится психологизм, а главная философско-историческая установка сводится к нравоучительности и назидательности истории. Именно в этом стремлении в Карамзине наиболее удачно сошлись ученый-историк и писатель-художник. Но моральное значение история может иметь только для настоящего. Отсюда связь истории с современностью; в истории сконцентрирован опыт прошлого, она — основа для объяснения настоящего и пример для будущего. Цель истории вполне утилитарна: «питая нравственное чувство», упрочивать счастье человека и пользу общества. Смысл исторических событий сводится к «нравственным апоффегемам». Нравоучительность истории сказывается в способности историка судить прошлое и своим приговором утверждать справедливое. Так, Карамзин прежде всего берет исторических деятелей в качестве иллюстраций добродетелей или пороков. В то же время история принадлежит к вещам возможным и является предметом нашего воображения, поэтому она «расширяет пределы нашего собственного бытия».

Стараясь указать на совершенствование и нравственное движение в истории, Карамзин разделил историю России на три периода: «древнюю» от Рюрика до Ивана III, для которой характерна удельная система; «среднюю» от Ивана III до Петра I, утверждавших принцип единовластия; и «новую» от Петра I до Александра I, приведшего к «изменению гражданских обычаев».

Важное место в философско-исторических взглядах Карамзина занимал вопрос об отношении России к Западу. С его точки зрения, русская история — часть общеевропейской истории. Сосредоточивая свое внимание

[40]

на истории государства, а не народа, он считал, что залогом величия русской державы и ее исторической славы является монархия. Задача народа — повиноваться правителям. Чем власть сильнее, тем народ послушнее. Наиболее сильная власть — единодержавная. Поэтому основные этапы русской истории сводятся к усилению или ослаблению самодержавия. Главный вывод Карамзина таков: «Россия основывалась победами и единоначалием, гибла от разновластия и спасалась мудрым самодержавием». Государство возникло на Руси от добровольного призвания варягов, в то время как на Западе этот процесс имел насильственный характер и был связан с германским или норманским завоеванием. Историческим следствием насильственного образования государства являются революции. Итогом же русской истории является отсутствие революционного начала в русском народе.